Он не мог отпустить. Не мог подвести команду. Кости скрипели, пенька врезалась в его плечи, в руки, в ладони. Он был уверен, что его разорвет пополам, неровное дыхание рвалось в груди и с фырканьем вырывалось сквозь стиснутые зубы.

Он не мог отпустить. Не мог подвести свою семью. Все его тело дрожало, и каждая мышца горела от усилия.

В мире не осталось ничего кроме него и веревки. Ничего, кроме усилия, боли и тьмы.

А потом он услышал тихий голос Рин над ухом.

– Отпусти.

Он потряс головой, хныкая, напрягаясь.

– Бренд, отпускай!

В дерево вонзился топор, он упал, и мир перевернулся. Его поймали сильные руки, опустили его, слабого, словно дитя, обмякшего, как тряпки.

Колючка, и позади нее Мать Солнце, сияющая на щетине обритой стороны ее головы.

– Где Рин? – прошептал он, но вместо слов вышло лишь хрипение.

– Можешь отпустить.

– Уф. – Его руки все еще сжимались. Пришлось приложить немалое усилие, чтобы разжать пульсирующие пальцы, и Колючка начала разматывать веревку, темную от крови.

Она поморщилась и выкрикнула:

– Отец Ярви!

– Прости, – прохрипел он.

– Чего?

– Не стоило говорить это… насчет твоей матери…

– Заткнись Бренд. – Последовала пауза, и бормотание голосов в отдалении, птица в ветвях наверху выводила трель. – Больше всего меня гложет то, что я начинаю думать, что ты был прав.

– Да?

– Не увлекайся. Сомневаюсь, что это повторится.

Затем вокруг них собрались люди, размытые силуэты смотрели вниз.

– Ты видел когда-нибудь что-то подобное?

– На миг он удержал весь вес.

– Да уж, это достойно песни.

– Уже пишу стихи, – донесся голос Одды.

– Ты спас мне жизнь, – сказал Колл, глядя широко раскрытыми глазами, на его щеке было пятно смолы.

Сафрит поднесла горлышко меха с водой к губам Бренда.

– Корабль раздавил бы его.

– Корабль раздавил бы себя, – сказал Ральф. – И тогда мы бы не получили помощи для Гетланда.

– Нам бы самим помощь не помешала.

Даже глотать было тяжело.

– Я просто… сделал то, что сделал бы каждый.

– Ты напомнил мне одного нашего старого друга, – сказал Отец Ярви. – Сильная рука. Сильное сердце.

– Один взмах за раз, – сказал Ральф, и его голос немного дрогнул.

Бренд взглянул на то, что делал министр, и почувствовал приступ тошноты. Ожоги от веревок, ободранные и кровавые, обвивали его руки, словно красные змеи вокруг белых веток.

– Больно?

– Слегка щиплет.

– Слегка, блин, щиплет! – взревел Одда. – Слышали? Что рифмуется с «щиплет»?

– Довольно скоро будет больно, – сказал Отец Ярви. – И останутся шрамы.

– Отметины достойного деяния, – пробормотал Фрор, которого в том, что касалось шрамов, следовало признать экспертом. – Знаки героя.

Бренд поморщился, когда Ярви накладывал бинты на его предплечья. Теперь ссадины яростно горели.

– Тот еще герой, – пробормотал он, когда Колючка помогала ему сесть. – Я сражался с веревкой и проиграл.

– Нет. – Отец Ярви продел булавку через бинты и положил иссохшую руку Бренду на плечо. – Ты сражался с кораблем. И победил. Положи это под язык. – И он засунул Бренду в рот высушенный лист. – Это поможет с болью.

– Узел развязался, – сказал Досдувой, удивленно глядя на потертый конец своей веревки. – Что это за неудача такая?

– Такая, которая поражает тех, кто не проверяет свои узлы, – сказал Отец Ярви, свирепо глядя на него. – Сафрит, освободи место для Бренда в фургоне. Колл, ты останешься с ним. Убедись, что он не будет больше делать ничего героического.

Сафрит соорудила из одеял команды постель среди припасов. Бренд пытался убедить ее, что он может идти, но все видели, что не может.

– Ты будешь лежать здесь, и тебе это понравится! – отрезала она, уставив палец ему в лицо.

Так оно и было. Колл сидел перед ним на бочке, фургон, покачиваясь, спускался с холма, а Бренд вздрагивал от каждого толчка.

– Ты спас мне жизнь, – пробормотал парень некоторое время спустя.

– Ты шустрый. Ты бы успел убежать.

– Нет, не успел бы. Я уже смотрел через Последнюю Дверь. Дай мне по крайней мере тебя поблагодарить.

Секунду они смотрели друг на друга.

– Тоже верно, – сказал Бренд. – Я отблагодарен.

– Как ты стал таким сильным?

– Это из-за работы, наверное. В доках. На веслах. В кузнице.

– Ты работал кузнецом?

– На женщину по имени Гаден. Ей досталась кузница мужа, когда он умер, и оказалось, что она в два раза лучший кузнец, чем был он. – Бренд вспомнил чувство молота, звон наковальни, жар углей. Никогда не думал, что будет скучать по всему этому, но он скучал. – Это хорошая работа, ковать железо. Честная.

– Почему перестал?

– Всегда мечтал быть воином. Заработать место в песнях. Присоединиться к команде. – Бренд смотрел, как Одда и Досдувой спорят под весом своих веревок, Фрор трясет головой от отвращения, и улыбнулся. – Мне представлялась команда почище, но надо принимать ту семью, которая тебе дана. – Боль утихла, но казалось, лист Ярви развязал его язык. – Моя мать умерла, когда я был маленьким. Сказала мне, чтобы я делал хорошее. Мой отец не хотел…

– Мой отец умер, – сказал Колл. – Давным-давно.

– Ну, теперь у тебя есть Отец Ярви. И все эти братья вокруг тебя. – Бренд на миг поймал взгляд Колючки, прежде чем она нахмурилась и уставилась вбок на деревья. – И, если уж на то пошло, Колючка в качестве сестры.

Колл быстро ухмыльнулся.

– Это спорное благословение.

– Как и все благословения. Она вспыльчивая, но думаю, она бы стала драться до смерти за любого из нас.

– Она точно любит драться.

– Точно.

Колеса фургона скрипели, груз стучал, напрягающиеся изо всех сил члены команды орали друг на друга. Затем Колл тихо спросил:

– Так значит, ты мой брат?

– Думаю да. Если ты не против.

– Полагаю, могло быть и хуже. – И парень пожал плечами, словно это все равно не имело значения. Но Бренду показалось, что имело.

С последним толчком Южный Ветер соскользнул в пенистые волны Запретной, и раздались шумные крики.

– Дотащили, – сказал Бренд, едва веря в это. – Мы дотащили?

– Ага. Сможешь рассказывать внукам, что тащил корабль через высокий волок. – Ральф вытер пот со лба широкой рукой. – Но нам сегодня придется еще погрести! – крикнул он, отчего все радостные крики быстро затихли. – Давайте загрузим его и проплывем несколько миль до заката!

– Вставай, лежебока. – Досдувой поднял Бренда на все еще трясущиеся ноги.

Отец Ярви разговаривал с начальником погонщиков на боги знают каком странном наречии, затем оба они расхохотались и обнялись.

– Что он сказал? – спросил Бренд.

– Остерегайтесь Конного Народа, – сказал Отец Ярви, – потому что они дикие и опасные.

Колючка хмуро посмотрела на волов, наконец-то освободившихся от груза.

– Не поняла, а в чем шутка?

– Я спросил его, что он говорит Конному Народу, когда торгует с ними.

– И?

– Остерегайтесь Корабельного Народа, потому что они дикие и опасные.

– Что за Корабельный Народ? – спросил Колл.

– Мы, – сказал Бренд и скривил лицо, забираясь на борт Южного Ветра. Каждый его сустав и сухожилие болели, и он шаркал, склонившись, как старик на свое место на корме, и плюхнулся на свой морской сундучок спустя миг после того, как Колючка поставила его.

– Уверен, что можешь грести?

– Я нормально выдержу ритм с тобой, – пробормотал он ей в ответ, хотя для него было героическим усилием просто сидеть.

– Да ты и когда здоров едва можешь держать ритм со мной, – сказала она.

– Посмотрим, сможешь ли ты держать ритм со мной, брехливая дохлячка. – Ральф стоял позади них. – Ты вместо меня, парень.

– И куда мне идти?

Ральф кивнул на рулевое весло на платформе над ними.

– Я подумал, на сегодняшний вечер побудешь кормчим.

Бренд моргнул.